Вторичное накопление. Зачем украинской элите хоромы?
Теперь, когда уже все обсудили, у кого дома круче – у Трампа или у Пшонки, самое время попытаться понять, почему так получается и что со всем этим делать. И в мировоззренческом смысле, и в законодательном.
Охота на виллу Петра Порошенко в Испании оставила много вопросов. Например, получается, что в окрестностях можно беспрепятственно ходить с микрофоном и фотоапаратом на вытянутой руке. Президент якобы бывает там очень редко, но заброшенным особняк не выглядит, значит, там наверняка кто-то есть.
Странно, что эти люди не установили никакого видеонаблюдения – или установили, но почему-то решили им не пользоваться. Или не реагировать на то, что видят, что тем более странно. Разве что владелец действительно рассчитывал, что соотечественники туда не доберутся, а от испанских соседей-пофигистов ждать подвоха нет смысла, тогда все сходится.
О том, что может произойти с обнаруженными в последнее время особняками (украинскими – с зарубежными все гораздо сложнее), можно понять, вспомнив ситуацию с Межигорьем Виктора Януковича.
Для начала во время гражданского штурма зимой 2014-го толпились в воротах резиденции, оттаптывая друг другу ноги, майдановцы и те, кто первым хотел отследить, что осталось на объекте из документации.
Потом особняк превратили в туристическую достопримечательность. Сначала просто чтобы снять общественное напряжение – лучше пусть ходят, смотрят и возмущаются, чем плодят самые невероятные слухи и жалуются на закрытость. Потом это уже превратилось во что-то среднее между бизнесом и ритуалом. По крайней мере, на Майдане бусики с рекламой экскурсий уже понемногу вписались в пейзаж вместе с плюшевыми игрушками, как бы это шизофренично ни выглядело.
Позже участок часто становился приютом для переселенцев и освобожденных пленных. А также – уже по большей части в самовольном режиме – для тех же, кто в постреволюционный период осваивал территорию Киевской крепости и очень не хотел выселяться. Были даже идеи переформатировать Межигорье в какой-то санаторий, хостел или реабилитационный центр на постоянной основе, но идея заглохла.
Что касается имущества, то оно, точнее, его остатки, скорее всего, ожидают законодательного обеспечения конфискации. И непонятно, какой вопрос должен беспокоить больше – как в дальнейшем освоить эти помещения или зачем, собственно, они были нужны их владельцам именно в таком виде, размере и количестве. Вопросы освоения – это тактика, вопросы мотивации – стратегия, позволяющая лучше понять, что в голове у украинской элиты и, соответственно, почему Украина так жила (и в какой-то части – и продолжает).
Понятно, что часто это - вложение средств. Банкам у нас не верят, это показали декларации, банки Чауса и все такое прочее. С валютами, акциями и драгметаллами все тоже иногда довольно сложно и непредсказуемо. А недвижимость вроде бы не денется никуда. Ключевое здесь – «вроде бы».
Оправданным такое поведение может быть только в случае, если подобная, или хоть какая-то недвижимость у политика есть в нескольких странах, на случай какой-нибудь региональной нестабильности. Хотя и здесь, исходя из последних мировых трендов, вот честно – проще на эти же деньги практиковать аренду. Меньше привязки, больше мобильность. Кстати, по отношению к этому вопросу – а потом и по отношению ко многим другим - и разнятся те, кто может выбрать из двух описанных выше решений. Между приверженностью к аренде и к собственности, видимо, примерно такая же ментальная пропасть, как между сырьевой и инновационной экономикой.
Есть, конечно, нюанс – во многих странах арендаторы имеют меньше прав, чем люди, имеющие в стране собственную недвижимость. В некоторых случаях именно для этого нужны такие заморочки.
Поместье Юрия Иванющенко с высоты птичьего полета
Еще один вариант – социалистическое, точнее, капиталистическое соревнование. «Пацаны не поймут». Даже если человеку такие хоромы и вся их начинка трижды не нужны, надо держать планку, иначе никто с тобой важные дела решать не будет, не станут даже разговаривать.
Еще одна вилла Петра Порошенко
Ну и наконец, сказывается банальное отсутствие фантазии. Часто реакция на все эти хоромы обусловлена не тем, что хочешь себе такое же, а осознанием того, что потратил бы эти деньги совершенно по-другому. Слышишь эти суммы - и появляется столько вариантов, проект на проекте сидит и проектом погоняет. А у ребят в какой-то момент просто кончились хоть какие-то идеи, а средства продолжали поступать. Вот и имеем.
По части «внутренностей», обнаруженных в таких домах, даже без поправки на вкус, точнее, его отсутствие, очень часто это – подарки. Много подарков, которые нельзя выбросить – человек придет в следующий раз, спросит, где подевалось, не обнаружит, обидится, перестанет сотрудничать. Вот и валяется вся экспозиция годами по углам. Иногда в полурабочем-полудомашнем кабинете удается оставить только узкие проходы от двери к письменному столу, от стола к книжным шкафам и обратно, на всей остальной жилплощади тонким слоем – какие-то статуэтки, вазы с павлиньими перьями, фарфоровые собаки высотою в метр, иконы и Библии, клинки и мачете.
Есть еще коллекционеры. От них есть немного пользы: если они не вывозят национальное достояние за рубеж, то часто в частных коллекциях у какого-нибудь раритета больше шансов сохраниться, чем в государственном чисто схематически охраняемом музее. Правда, очень редко эти коллекции показывают народу на частных выставках в просветительских целях – по сути, при всем желании, позволить это могут себе только бизнесмены «без примесей», к чиновнику же сразу будет вопрос, откуда взял.
Имеют место и клинические случаи. Даже если по части законности с такими особняками все в порядке, иногда кажется, что героями подобных историй должны заинтересоваться какие-то другие специалисты помимо юристов и силовиков. Например, дом-церковь полтавского судьи, где с приобретением якобы помогли жена и родители. Насчет родственников и «делегирования полномочий» – это история давняя, распространенная и уже даже не смешная. Больше интересует мотивация жить в здании такого рода. Причем не так важно, как владелец объясняет это самому себе. Больше настораживает то, что по идее, если он не боится за репутацию, к нему в этот дом приходят обычно не менее странные гости.