Участник партизанской группы: Если тебя хотят убить, нужно либо умереть, либо убить первым

Донецк - украинский город

Без Табу продолжает рассказ реальных историй жителей Донецкой и Луганской областей, для которых любовь к Украине значит куда больше заигрывающих фраз о больших зарплатах, сказанных с телеэкранов. Многие из них продолжают свою борьбу, и свидетельствуют против боевиков, поэтому их данные изменены.

Часть третья. Богдан Чабан.

На митинги нападали люди с арматурой, которых я всю жизнь видел с пакетом и клеем

- В Донецке Вы были известным и весьма успешным бизнесменом. Многие предприниматели остались там, и продолжают вести свое дело. Почему Вы решились на переезд?

- В начале всей этой истории, в принципе, у меня были какие-то идеи переезда. И даже попытки. Я уезжал на неделю во Львов, и даже хотел перевести туда свой бизнес. Проживя там семь дней, понял одну простую вещь, что если я сейчас уеду из Донецка, перевезу все, то больше в свой родной город никогда не вернусь. По той простой причине, что эта миграция внутри страны, понятно, вынужденная, но для меня она не позволительна. По моим внутренним ценностям, я должен был сделать максимум для того, чтобы это как можно быстрее закончилось, чтобы я спокойно себя чувствовал в своем доме.

В тот момень уже прошел этам определенной борьбы. Я уже проделал какой-то путь. Были наши проукраинские митинги. Что-то в это вложил, какую-то часть себя. И тот первый раз, когда мы взывали людей выйти на митинг и принесли заявку в горсовет о его проведении, я взял на себя ответственность. За людей. Я дам им какую-то идею, мысль, и после этого просто обязан был продолжать за нее бороться. Если я от нее откажусь, то что будут делать другие? Это был принципиальный момент.

А насчет бизнеса... в Донецке он уже не мог существовать. Меня там не любили, пытались преследовать, и, в конце концов, все закончилось тем, что вооруженные люди в масках с автоматами сказали: «Ребят, давайте отсюда, до свидания, и чтобы мы вас больше в городе не видели».

- Как, кроме участия в митингах, Вы боролись с надвигающейся российской агрессией?

- Идея взять в руки оружие родилась уже 13 марта. После того, как убили Диму, мы ехали с моим товарищем Антоном в машине, и говорили о том, что говорить с этими людьми уже бесполезно. Что они приехали сюда нас убивать. Если тебя хотят убить, у тебя два варианта. Первый – умереть. Второй - убить первым. По сути, я взял оружие в руки еще в Донецке. Это такой огромный снежный ком, который родился из-за какой-то обиды, чувства собственного сохранения и желания что-то сделать. Были сначала митинги. Они были абсолютно спокойные, мирные, добрые. На них приходили добрые светлые люди. На эти митинги нападали люди злые, люди с арматурой, которых я всю жизнь видел с пакетом клея в своем подъезде. В противовес этому надо было что-то ставить. Когда ты в определенный момент понял, что ты один на один с этим, что кроме тебя есть какие-то такие же ребята, как и ты, стало понятно, что надо брать и делать. Сначала были какие-то простые драки. Нападения на их патрули. По мере того, как их агрессия росла, когда они захватывали город, когда уже начался Славянск, и шла анти-террористическая операция, стало понятно, что в определенный момент надо взять в руки оружие.

В определенный момент помимо того, что кто-то где-то вытащил какое-то гражданское оружие,какую-то «Сайгу» или «СКС» из нашей группы людей. В определенный момент, у этих людей из патрульных оказался пистолет «Макарова». В результате он перекочевал к нам. Потом, когда все патрули были вооружены, уже не было смысла подбегать и как-то бить в лицо, бить ногами, надо было просто уже подъехать на машине, выстрелить из окна и ехать дальше. Собственно, так все и началось.

Из Донецка – в добробат

- Когда Вы все же уехали из Донецка?

- На следующий день, как туда заехал Гиркин. Я сразу попал в плотный розыск. Была устроена облава. Мне удалось успеть унести ноги из Донецка. П поехал в Днепр. Большинству добровольцев известна база, откуда все стартовало – Днепровская ОГА. Я пришел туда, сказал, что хочу в добровольческий батальон. Я тогде очень хотел попасть в пятую роту батальона «Днепр», потому что она состояла в основном из ребят из Донецка, с которыми мы начинали все проукраинское движение. Почему-то на каком-то своем уровне меня решили распределить в батальон «Шахтерск».

На базе подразделения провел две недели. В принципе, не было никакого обучения. Один раз приезжали инструкторы и рассказали что-то о тактической медицине. Я старался обучаться сам. Приводил себя в хорошую физическую форму, изучал характеристики оружия.

- Каким был выезд в зону АТО? Куда вас закинули?

- В определенный момент все дружно погрузились. Сели в автобусы, КамАЗы, ЗИЛы, КУНГи, и поехали куда-то. Пункт назначения был неизвестен. В определенный момент езды мы оказались возле Новогродовки. Ехали, наверное, часов 18.Там провели ночь в каких-то садах, где стояла бригада ВСУ. Там было огромное количество пыли. Она была на зубах. Где-то вдали шел бой...

Утром нас подняли , собрали и отправили в село Тоненькое. Оттуда мы пешком, если не ошибаюсь, прошли 15 километров на штурм Песок. Так для меня начались боевые действия.

В моем распоряжении был автомат Калашникова, из которого я на тот момент ни разу не стрелял. К нему было 4 магазина и одна ручная граната наступательная с пластмассовым взрывателем, которую я бы в худшем случае съел, потому что пользоваться ими было крайне рискованно.

- Какое было снаряжение? Как сумели его купить?

- После первой стрельбы вопрос со снаряжением начал решаться автоматически. Как-то начали появляться дополнительные патроны, гранаты. Если говорить о каких-то вещах, форме, разгрузках и так далее, то я приехал со своими донецкими друзьями на рынок «Озерка» в Днепре. Это было еще то время, когда проходил «учебку». Стою, выбираю в военторге какую-то форму. Подошли ребята, ультрасы «Днепра», положили руку на плечо и спросили: что, куда собрался? Услышав ответ, молча распорядились упаковать мне форму,заплатили деньги, дали пакет «Целокса». Собственно, так и решился первый вопрос со снаряжением. Потом знакомые собирали мне деньги на бронежилет. Укомплектовывался за эти средства какой-то защитой. Наколенниками, налоктониками. По чуть-чуть, с миру по нитке. В принципе, и ребята из моего взвода делали так же. Кто-то больше мог найти, кто-то меньше. Государство выделило нам «прекрасные» бронежилеты, у которых на плечах были кольца, которые скрепляли две части. Они были тряпичные... это реально была тряпка зеленого цвета. Причем пошита крайне некачественно. Постоянно разлезалась, рвалась. Кольца эти имели свойство разгибаться, поскольку не выдерживали вес магазинов. При этом там была абсолютно гениальная бронеплита. Я такое видел, в принципе, один раз. Она была толщины порядка двух-трех миллиметров и с одной стороны была покрыта самоклеющейся пленкой с какими-то странными надписями. Когда мы первый раз попробовали пострелять в эту плиту, мы ее пробили из всего. Казалось, если в нее кинуть камнем, она треснет и развалится.

Имея большую уверенность, что толку от нее не никакого будет, плиты при выходе на какие-то здания, иногда вытаскивались. Но после того, как мы поехали первый раз на Иловайск, я вставил их назад, нашел каску где-то под кроватью, и подумал, что если мне дадут еще один бронежилет, я его тоже надену. Так, в принципе, собиралось снаряжение. На каком-то очредном рыночке был куплен разгрузочный жилет. При том, что я уже был пулеметчиком, у меня был РПК, а у него магазин не стандартный, увеличенный, на 45 патронов. Те подсумки, которые были на разгрузке, не подходили. Нужно было их перешивать. Чтобы они застегивались, нужны были какие-то лямки. Из подручного какого-то неведомого материала. Я нашел какую-то красную ленту со звездочками и собачками. По-моему, это вообще поводок был для собаки или для кошки, что-то такое. И у меня на разгрузке были такие вот прихваточки.

Остались вчетвером вместе с раненым

- Расскажите о штурме Иловайска?

- В принципе, война 2014-го года – это очень удивительная и хаотичная вещь. В формате того, что мы сейчас сядем в гражданские автобусы-ПАЗики, и на всей этой «прекрасной» технике поедем по одной единственной дороге штурмовать какое-нибудь город. И будем очень-очень сильно надеяться, что нас там не убьют. Такой была среднестатистическая тактическая ситуация на фронте.

В Иловайск первый заход наш начался или 9 или 13 августа, точно не могу вспомнить. Нас очень-очень долго туда везли. Само собой, в КамАЗе, само собой, даже для него был большой перегруз – слишком большое количество человек.

Высадились мы под городом на перекрестке ... в Многополье, точно не помню, как населенный пункт назывался. Выгрузились, постояли возле артиллеристов, ребят из «Кривбасса».

Потом нам сказали: «Ну все, постояли и хватит, поехали штурмовать». Сели снова в свой транспорт. Долго ехали-ехали-ехали, доехали до момента: «Выходим. Становимся шахматным порядком!». Идет дорога. Справа - поле с подсолнухами. Слева – посадочка. За ней –поле с подсолнухами. Впереди – Иловайск. Вперед! Идем в шахматом порядке. Сзади нас попыталась пострелять артиллерия, туда, по позициям русских. Оттуда по нам начали стрелять из всего. Пулеметный огонь, артиллерия, снайперы в сумасшедшем количестве. Мы легли. Собственно, лежать, конечно, лучше, чем идти во всем этом снаряжении. День, август месяц, жара дикая. Кстати, по времени «логично», что любая штурмовая операция организовывается в 12 дня, в час дня, чтобы всем все хорошо видно было.

«Не, не пойдем сегодня в Иловайск». Собрались, вернулись назад. Первый наш выход был без потерь. По-моему, даже без раненых. Откатились. На следующий день пойдем опять.

Снова. Сели, погрузились, поехали. Пошли. Нам даже дали какую-то БМП. У нее заклинило башню, она стрелять отказалась. Дали пушку-«Рапиру». Без корректировщика. Сказали, чтобы снайпер корректировал. Стоял снайпер с биноклем, говорил: давай левее, давай правее. А мы при этом всем тулили вперед и как-то стреляли. «Азов» в это время пытался прорваться через подсолнухи эти вездесущие. Собственно, прекрасная история с подсолнухами заключается в том, что в любой момент кто-то может вынырнуть оттуда, пострелять, и занырнуть обратно. Ты вообще не понимаешь, что в этом поле происходит. Может, там окопы, может, вообще дом построен, может, там никого нет. Мины, не мины, - неизвестно. Разведка сказала, что у них там укрепрайон. Собственно, это я и так вижу, потому что ну вот он, стреляют оттуда. Вот, очередь пролетела мимо.

Ладно, не понравилось нам. Собрались, опять откатились назад. Сказали нам, идите в этот раз двумя группами. Одна группа во главе с Корчинским, пошла по левому , через железную дорогу. Вторая – по знакомому маршруту, через подсолнухи любимые наши. Корчинские зашли на жд вокзал, вступили в серьезный бой. Позиция у них была «прекрасная»: они заходят на железнодорожную станцию, а перед ними дома – пяти- девятиэтажные. Все, что оттуда стреляет, пробивает все вагоны, кроме колесной пары. Ребята прятались за колесными парами, за рельсами, как-то отстреливались. Пленного взяли даже.

Основная группа пошла прямо, а мы пошли вправо, чтобы зайти сбоку. Опять жесткий бой, перестрелка. Видимого контакта нет: видишь направление огня - стреляешь туда. При этом как-то пытаешься маневрировать, чтобы тебя не цепануло. Начинают прилетать «подствольники», мины. Вот этот вот контакт. Вы стоите в поле, стреляете друг в друга, друг друга не видите. Наша артиллерия стреляет по ним. Огромные снаряды несутся над тобой, гудят-жужжат.

Было принято решение отходить назад. Все начинают стягиваться. Наша группа находится на правом фланге, и мы должны отходить последними, замыкать колонну. Тут поступает сообщение по рации, что у нас там раненые в «зеленке», за которыми никто не горит желанием идти. При этом всем в подразделении есть медик, который штатный. Само собой, это девочка. Но они все уже уехали. И тут кто-то решил, что медиком могу быть я, потому что у меня на ноге висит аптечка. То что у меня там помимо бинта, перекиси водорода в стеклянной бутылке и аскорбинки еще лежат два мои магазина от ПМа и гранаты... В принципе, я могу из этой аптечки достать гранату. Это будет более эффективное хирургическое вмешательство. Ну, ОК, надо так надо. Пошел я за этими ребятами. Со мной пошел еще один боец. Залезаем в «зеленку». Там все заросшее, запутанное. Есть там растяжки, или нет, уже, в принципе, пофигу, потому что плотность стрельбы и артиллерийского огня такая , что нужно просто пробежать. То есть, если оно где-то за спиной взорвется, то какая разница, будет это граната или мина. Даже пусть лучше это будет граната.

Пролезли мы к этим ребятам. Они лежали в этих подсолнухах, отстреливались. У одного все было хорошо. У второго, как потом оказалось, было три пулевых в ноге. При этом он весил 110 килограмм. Мы и давай его вдвоем тянуть. Первую помощь оказывать там не будешь – только внешне глянул, кровотечения сильного нет. Больше ничего не сделаешь. Что там – понятно: пулевое ранение. Идти не может, поэтому мы берем его за шкварник, начинаем тянуть. Тот парень, который был с ним, уходит. Тянем раненого через эту зеленку. У меня с головы падает балаклава, срывается аптечка. Хватаю ее... тащим-тащим, он неимоверно тяжелый, кричит, ему больно. Перетягиваем через эту «зеленку» в поле, и понимаем, ОК, мы тут вчетвером.

И в этот момент появляется Корчинский, который пригоняет микроавтобус «Спринтер», разрисованный в хаки-цвета. В нем сидит его доктор. Стоит Корчинский в полный рост, мы как-то пригибаемся. А тут противник нас уже обошел с боку. По нам начинается огонь, уже конкретно прицельный, в зоне видимого контакта. Мы успеваем закинуть нашего товарища в автобус, начинаем вдвоем отстреливаться от них. Я успеваю одного, возможно, двоих, не знаю, не проверял, уложить так, чтобы они упали. Мы запрыгиваем в автобус. Он начинает двигаться, дверь открыта. А нас, оказывается, какое-то невероятное количество человек в нем, раненый, которому медик пытается вколоть обезбаливающее, и еще куча каких-то вещей. И я на одной ноге вишу в этом автобусе, еще и пытаюсь как-то отстреливаться. Уходим из зоны обстрела, а там колонна наша стоит. Это метрах в 600 было. Заглохла какая-то машина. И мы такие стоим в тире. А на пригорке позади начинается движение. Оттуда летят заряды из гранатомета, подбегает наш гранатометчик, становится спиной к открытой нашей двери, и начинает целиться. Мы его пинаем ногой, говорим, иди дома у себя постреляй. Слава Богу, тут колонна двинулась и мы уходим.

- В само окружение не попали?

- Последняя попытка атаки была, когда мы заходили уже вместе с «Азовом». По ходу встретили разведку 51 бригады, которая должна была давать нам огневое подкрепление. Мы с ними должны были пробиваться с тыла, чтобы нанести дополнительный удар по Иловайску. Тогда это было уже 22 или 23 число. Мы зашли в город, прошли через частный сектор. Там завязалась перестрелка. По нам начался огонь. Сначала пристрелочный, а потом минометный. Никакой поддержки не было, поэтому мы начали оттуда уходить. Осталась только моя любимая группа, которой «везло» на приключения. У нас заглох КамАЗ. Кроме него был «Урал» и один пикап. Приняли решение, что «Урал» возьмет КамАЗ на жесткую сцепку. В сопровождении пикапа эти три машинки должны как-то петлять... все уже уехали. Подводная лодка в степях Украины. Карт, конечно же, ни у кого нет. Вроде бы как, Корчинский что-то знает. Ехали-ехали. Глохли, закипали, останавливались. Очень специфическая атмосфера – вокруг поля, очень сомнительный запах того, что здесь недавно была война. Куча ворон летает. В общем, панорамка. Доезжаем мы до моста, по которому заезжали, а мост этот взорван... с противоположной стороны стоит УАЗик, а из него выгружаеются ребята в флоре (расцветка камуфляжа российской армии, - авт.). Дали пару очередей в ту сторону, успешно уехали с места. Пару раз еще попадали в перестрелки, на огонь какой-то. В принципе, мы еще толком не поняли, но осознавали, что что-то серьезное происходит. Боковой стороной мы как-то оттуда отошли, и, в принципе, ушли. Так, собственно, мы потихонечку-потихонечку, минимально встречаясь с россиянми, вышли из Иловайска.

Предательство системы

- Каким образом Вы из добробата перешли в партизанскую группу?

- После «Шахтерска» я перешел служить в другое подразделение. Это был батальон «Гарпун», он выполнял разведывательно-диверсионные точечные операции под руководством МВД. В январе 15-го года, когда после нового раунда Минских переговоров, добробаты начали ликвидировать и наше подразделение отозвали. Начали всех распускать. При этом, так как был пласт работы, с сентября по январь в зоне АТО, уже проведены совместные операции, налажены контакты со Службой безопасности. Они видели в нас потребность. То, что мы делали, было нужно им. У СБУ была «Альфа», выполнявшая какие-то задачи. Но очень не хватало людей, особенно местных, которые хорошо знают местность, и могут усиленно работать.

Мы вернулись в зону АТО своей группой. В какой-то момент с нами начало собираться все большее количество ребят, которые были в большинстве своем из Донбасса. Мы контактировали с СБУшниками и проводили свою работу. По линии соприкосновения, за ней, и попутно в тылу, если была какая-то информация о ДРГ на нашей территории. Допустим, в Димитрове была проведена операция совместно с СБУ. Тогда были задержаны 11 человек, которые собирались расстрелять из огнеметов позиции украинских десантников, угнать вертолет, захватить кого-то в плен, и на этом вертолете улететь в «ДНРию». Люди были относительно подготовленные. У них был постоянный контакт с начальником разведки батальона «Кальмиус». У них уже была подготовлена взрывчатка, оружие... конкретная диверсионная группа. Точно так же мы совершали различного рода подрывы на той территории. Так и создавались «Равлыки».

Почему, «Равлыки», потому что волонтеры, которые нами опекались, друзья-товарищи, заботившиеся о нас с самого начала войны, они пригнали нам машину из-за границы, а вместе с ней дали игрушку-улитку. Она ездила с нами везде. Где бы мы ни были, мы ее фотографировали. На фоне таблички «Донецк», разрушенных домов и так далее. Потом, в последствии, когда волонтеры писали посты в Фейсбуке с просьбой помочь чем-то, они уже писали о нас как о «Равлыках».

- Каким образом вашу группу задержали? И почему открыли уголовные дела?

- Мы хотели легализоваться, быть подразделением СБУ. Нам тогда говорили, что нас должны оформить как силы специальных операций. Мы тогда должны были войти в новые ССО. Они есть сейчас, но тогда их не было. В принципе, все хотели нас, всем мы были нужны, но ни у кого не было возможности взять нас на баланс, как-то это все задокументировать. Поэтому получилась такая ситуация, что мы выбивались из какого-то правового поля. То, что произошло, что нас задержала милиция... они действовали по каким-то своим соображениям. У нас есть к этому свои претензии. И то, что происходило в ходе судебных разбирательств, все обвинения, которые выдвигали милиция и прокуратура, были начисто разрушены. Суд отказал в их удовлетворении. Почему так произошло? Мне очень тяжело сказать. Не могу утверждать, что конкретно какой-то человек в этом виноват. Для меня это следствие не здравости системы и той ситуации, которая происходит. Точно таким же образом 12 марта 2014 года меня задержала милиция. До того момента, когда была «ДНР» и все прочее. Не было еще «референдума». Меня задержала милиция за то, что я хотел сорвать российский флаг с площади Ленина, и повесить туда флаг Украины. Меня назвали провокатором, майданутым, посадили на подвал Ворошиловского РОВД, продержали там до утра. Привозили чуваков, которые охраняли памятник Ленину, для того, чтобы они нас опознавали. Для меня это зеркальная ситуация.

- Дело еще не закрыто?

- Нас выпустили на поруки. У нас закончился суд первой инстанции, который вынес решение, чтобы присудить нам два года условно. Сейчас идет процесс апелляции, но ее пока не назначили.

На Донбассе будет здравое украинское общество

- Вы собираетесь вернуться в Донецк?

- Будет это через пять лет – через пять. Через 10 – через 10. Через 20- через 20. Даже если мне будет 70, я все равно туда вернусь. При любых обстоятельствах. В тот момент, когда в Донецке можно будет поднять украинский флаг, я вернусь в Донецк. И если нужно будет его отстраивать, восстанавливать, снова строить там украинское общество, я буду это делать.

- Как считаете, возможно ли сосуществовать с людьми, которые искренне верят в «республику», «карателей»?

- Те люди, которые знают, что на них есть какая-то вина, просто разбегутся. Те, кто останется с промытыми мозгами и с пропагандой в голове – пройдет год, пять, десять лет, и это будет нормальное здравое общество. Оно будет, конечно, отличаться от другого общества, но пройдет еще 50 лет, и это будет полноценное украинское общество.

- Есть ли желание вернуться на фронт? Поступить на службу в силовые структуры?

- Я думаю, в ССО и прочие силовые структуры меня вряд ли возьмут. Сейчас я восстановил свой бизнес в Мариуполе. Принципиально это сделал, потому что хотел делать это на территориях, приближенных к моему дому, и хотел их развивать. Это заведение «Изба-читальня». Помимо этого, я один из участников проекта Pizza Veterano. Помогают ребятам в этом проекте. Ну и стараюсь всячески развивать Мариуполь какими-то культурными мероприятиями. Мероприятиями по улучшению среды экономической, чтобы показать, что жизнь в Украине лучше и качественней, чем жизнь в каки-то непонятных образованиях.

По поводу возвращения на фронт, я вижу это возможным, но только при тех обстоятельствах, когда мое участие там будет действительно крайне необходимо. Если это будет какая-то очень активная фаза, либо вторжение в Украину. Тогда да. В данный момент я понимаю, что есть огромный кусок работы, кусок «фронта» экономического и культурного, который тоже нужно развивать.

Видеоверсия интервью

Подпишитесь на наш канал в Telegram и получайте подброку только важных новостей!